Драбблы.

[myshades]

Кажется, я пишу слишком длинными фразами.
Но черт, как же сложно впихнуть нужный смысл и настроение в ограниченный объем текста.))
Буду разгребаться потихоньку.

КоКаме. Тоска.

1.
Коки бесит фальшивая доступность Каме: весь этот ворох томных взглядов, похотливых улыбок и бесстыдных прикосновений, которые Каме с щедростью порочного Санты, помешанного на своей работе, круглый год вываливает на экзальтированную публику.
Чем развратнее Каме на сцене – тем замкнутее он в жизни. Парадокс, с которым Коки упрямо не хочет смириться, день за днем пытаясь пробить незримую стену вокруг Каме.
Она всегда между. Холодный предупреждающий взгляд в ответ на двусмысленные шутки за кулисами, напряженные плечи во время излишне затянувшихся панибратских объятий, вежливо-сухой отказ сходить на выходных в караоке.
Порой Коки снится, будто он изучает невидимую преграду на ощупь, словно мим в центральном парижском парке, тянет руки к миражу, потешая праздных прохожих отчаянно-беспорядочными движениями.
За его криво нарисованной улыбкой не видно слез.

Акаме, Каме-центрик. Маша и Медведи - Без тебя.

2.
Джин обещает звонить Каме каждый день, но время в Лос-Анджелесе, видимо, течет по каким-то особым законам, либо же у Джина на новом месте внезапно обострились проблемы с математикой, поскольку звонки случаются не чаще трех раз в неделю.
Каме всегда держит телефон под рукой и не отключает звук перед сном, как он привык, несмотря на то, что с его жизненным распорядком продолжительные ночные разговоры равносильны отсроченному самоубийству.
- Приветкакдела? – выпаливает Джин в трубку на одном дыхании, старательно имитируя босяцкий акцент Jay-Z; где-то на заднем плане барабанит «Crazy in Love», заглушая своим четким ударным ритмом какофонию неразборчивых пьяных возгласов и визгливого женского смеха.
Каме прерывисто вздыхает и сворачивается клубком, подложив мобильник под ухо.
- Хорошо… - бормочет он в полудреме, остановившись за полслова до надломленного «…потому что наконец тебя услышал».
Каме никогда не признается Джину, что вечером после его отлета полностью скурил забытую им пачку сигарет, что отменил выходные на ближайшие два месяца, лишь бы не быть дома одному, и что его выворачивает наизнанку от английского и числа «пять».
Это ведь все равно ничего не изменит: океан не превратится в лужу, которую без труда можно перешагнуть, полгода не пройдут за полчаса, а Джин не окажется под боком вместо холодной кособокой подушки.
Он засыпает, убаюканный глубоким хрипловатым голосом, не услышав, как Джин по ту сторону земного шара мягко шепчет на родном языке: «Я люблю тебя», перед тем как отключиться.