Наша маленькая, но дружная и упоротая упорная команда Breaking Bad заняла 7 место на WTF Combat 2014.
Это была отличная авантюра и незабываемый опыт, особенно придумывание концовки фика в скайпочате под утро перед дедлайном. Я неожиданно для себя написала джен и гет, получила коммент от любимого автора и много-много внутрикомандных поглаживаний, познакомилась с офигенными чуваками, которые практически вернули мне уверенность и вдохновение, и благодаря всему этому смогла пережить нынешнюю адскую зиму.
Рада, что удалось раздобыть немного кислоты на благо общего химического процесса.

Название: Терапия
Автор: The Sh@dow
Бета: their-law
Размер: драббл (750 слов)
Персонажи: Мари, Джесси, Хэнк, Дэйв
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Мари учится состраданию.
Примечание: альтернативная версия серии 5.12 «Rabid Dog»

читать
Терпение Мари иссякает на пятый день пребывания в их доме сообщника Уолта — бледного, вечно шмыгающего носом, костлявого наркомана с мертвыми глазами.

— Ты же говорил, что этот… — она морщится, стараясь подобрать наиболее нейтральное слово, и коротко оглядывается на плотно закрытую дверь гостевой комнаты, — человек останется здесь ненадолго, так, Хэнк? Но уже заканчивается неделя…

— Прости, детка, — ее муж тяжело вздыхает, утирая ладонью взмокшую лысину, сгребает бумаги с журнального столика и торопливо направляется к выходу. — Расследование слегка затянулось. Мы с Гоми вдвоем ведем всю оперативную работу, отдел пока рано подключать, сама понимаешь. Погоди еще чуть-чуть, ладно?

— Хорошо, — бесцветно роняет Мари в ответ. — Удачи.

Некоторое время она наблюдает за отъезжающим джипом Хэнка, а потом набирает номер психотерапевта.

— Мне очень жаль, Дэйв, — ей стоит огромных усилий придать голосу хоть каплю должных эмоций, — но нашу встречу придется перенести. Моя сестра нездорова, и я обещала ей помочь с ребенком…

— Конечно! — бодро соглашается Дэйв по ту сторону трубки. — Семейные узы превыше всего. И не забывайте о позитивном мышлении!

— Непременно, — врет Мари и отключается, прежде чем психотерапевт успевает добавить что-либо еще.

Она позволяет себе секундную вспышку ярости и ожесточенно пинает кресло. Резкая боль в ноге возвращает самообладание, и Мари, прихрамывая, бредет на кухню готовить завтрак своему вынужденному подопечному.

***

«Меньше агрессии, больше эмпатии, — убеждает ее психотерапевт на каждом сеансе. — Не зацикливайся на себе, думай о тех, кому еще хуже. Сострадание — вот что делает нас людьми».

Мари честно пытается, но совет Дэйва отчего-то не действует. Она хочет сочувствовать Хэнку, но он слишком занят, чтобы оценить ее внимание. Она хочет сочувствовать Скайлер, но эта идиотка упрямо защищает международного наркоторговца, рискуя жизнями сына-инвалида и крохотной дочери. Она хочет сочувствовать Уолту, но убила бы его собственными руками, вцепилась бы в глотку, пока ее карамельно-розовый маникюр не превратился бы в кроваво-красный. Она хочет сочувствовать даже тощему небритому парню — Джеймсу, Джексону, Дженсену? — вяло жующему яичницу с беконом в абсолютной тишине, но боится поворачиваться к нему спиной. Мари не знает, чего от него ждать и чего именно опасаться: ограбления, поджога, насилия или захвата в заложники.

Гнетущее молчание вызывает у нее приступ панической атаки, чашка с кофе выскальзывает из пальцев и смачно разбивается, орошая мебель и пол горячей коричневой жидкостью.

— Вы в порядке? — спрашивает парень, чье имя она никак не может запомнить.

— Да-да, — бормочет Мари и наигранно улыбается, перешагивая лужу. — Будешь сэндвич?

— Нет… спасибо, — он отодвигает тарелку и неловко, вдоль стены, ретируется в спальню.

«Сакситоксин. Сакситоксин. Сакситоксин», — беззвучно повторяет Мари, чтобы успокоиться.

Она выбрасывает осколки в ведро и до блеска отдраивает пол. Моет посуду, пересчитав серебряные ложки, и прячет ножи в дальний ящик. На всякий случай.

***

«Щели созданы для того, чтобы в них подсматривать», — оправдывает себя Мари, на цыпочках подкрадываясь к приотворенной двери. Бдительность никогда не помешает, особенно под одной крышей с неуравновешенным преступником. Она замирает у порога и напряженно прищуривается: ежик темных волос, рукав серого джемпера, рамки с фотографиями — их личными фотографиями — вопиющая наглость!

Мари врывается в комнату с твердым намерением обвинить бесстыжего торчка в посягательстве на приватность.

— Немедленно поставь… — ледяным тоном требует она, но осекается, увидев его лицо, искаженное мучительной гримасой запредельного отчаяния.

— Почему, — глухо произносит он в пустоту, сжимая портреты Холли и Уолтера-младшего, — почему любящий отец убивает чужих детей? Каким долбаным мудилой надо быть, чтоб отравить невинного пацана?!

Мари растерянно закусывает губу. Она не просила таких откровений, не сейчас, когда ее нервы адски расшатаны, а в мыслях сплошной бардак. Любопытство играет с ней злую шутку, сталкивая с потоком эмоций, для которых у нее нет заранее припасенной реакции. Мари полностью безоружна, и если бы парень — Джаспер, Джейсон, Джастин? — вдруг выстрелил, она бы не уклонялась. Но он не двигается, только часто всхлипывает и моргает влажными от слез ресницами. Что-то внутри него ломается, мучительно и безвозвратно, и Мари сглатывает ком в горле, загипнотизированная этим жутким зрелищем.

— М-мистер Уайт… — он запинается, но потом продолжает, срываясь на крик. — Мистер Уайт — бессердечное чудовище! Хренов ублюдок не может остаться безнаказанным… не может, не может!

Мари осторожно приближается к нему, показывая открытые ладони, словно дикому псу, оскалившему зубы.

— Джесси, — в критический момент имя всплывает само, и все становится удивительно правильным, настоящим. — Послушай. Этот мерзавец обязательно получит по заслугам! Мы сможем победить его. Вместе.

Она обнимает его, как ребенка, которого у нее не было и не будет, гладит по спине и позволяет уткнуться лбом в свое плечо. Персиковая блузка сразу промокает, но Мари плевать. Кажется, она наконец осознает суть сочувствия, о котором рассказывал доктор. В ее случае это не жалость или дружелюбие, а жгучее, всепоглощающее желание отомстить общему врагу.

Мари тихо смеется, балансируя на грани просветления и безумия.

— Джесси, милый, — мягко говорит она. — Давай я разогрею тебе лазанью.

Отлично, чудесно, превосходно.

Терапия все-таки действует.


Название: Никто не должен видеть
Автор: The Sh@dow
Беты: Romanta и their-law
Размер: мини (1061 слово)
Пейринг: Тодд/Лидия
Категория: гет
Жанр: PWP, ангст
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: насилие, удушение
Краткое содержание: Свидания с Тоддом в ежедневнике Лидии — где-то между сеансами массажа и занятиями йогой.

читать

Simmer down and pucker up
I'm sorry to interrupt
It's just I'm constantly on the cusp
Of trying to kiss you
I don't know if you feel the same as I do
But we could be together if you wanted to
© Arctic Monkeys

Свидания с Тоддом в ежедневнике Лидии — где-то между сеансами массажа и занятиями йогой.

Они встречаются на пересечении Хидден Вэлли Роуд и Уинтервуд Уэй. Лидия останавливает свою серебристую Тойоту, опускает стекло и терпеливо ждет, пока Тодд нарочито лениво плюхнется на пассажирское сиденье.

— Привет, — он улыбается, сканируя ее пристальным взглядом с головы до пят.

Лидия коротко кивает, не снимая огромных солнцезащитных очков, и трогается с места, прежде чем светофор загорается красным.

На ней черный офисный костюм и рубашка насыщенно-синего цвета, узкая юбка целомудренно прикрывает колени, волосы собраны шпильками в строгий узел на затылке, с лацкана пиджака свисает край модного шелкового шарфа. Тодду отчего-то вспоминается его бывшая учительница, мисс Рейнольдс, и первый косяк, выкуренный в школьном туалете.

Полгода спустя мисс Рейнольдс добилась исключения Тодда за систематическое нарушение дисциплины. Не то чтобы он когда-нибудь об этом жалел: впереди маячили взрослая жизнь, свобода и вседозволенность. Но рядом с Лидией Тодд будто вновь превращался в неуклюжего туповатого пятнадцатилетнего подростка, и дело было вовсе не в разнице в возрасте.

В машине одуряюще пахнет хвойным освежителем воздуха. Тодду он не нравится, он не чувствует запах самой Лидии, словно ее не существует в реальности. Он борется с желанием наклониться и понюхать ее шею, потереться носом о гладкую теплую кожу, может быть, даже лизнуть. Но надо сдерживать себя, пока они не доберутся до дешевого мотеля на окраине Альбукерке. Надо уважать правила.

И все же Тодд кладет руку на бедро Лидии, когда Тойота паркуется в безлюдном переулке, но Лидия тотчас смахивает ее небрежным жестом, каким обычно отгоняют назойливых насекомых.

Тодд понимает, что влип, попался, как паук в банку мертвого мальчишки, ставшего свидетелем ограбления поезда. И ему уже не выкарабкаться, не пробить равнодушную стеклянную толщь. Но это не значит, что он не будет пытаться.

Лидия всегда использует чужие имена, в каждом мотеле разные: Элинор Ригби, Дайан Янг, Зоуи Джейн. Никто не требует у нее документов, потому что она платит за два часа дороже, чем обычные клиенты за ночь. Некоторые псевдонимы кажутся смутно знакомыми — к примеру, Грейс Келли, — но Тодд не помнит, где мог их слышать. Он думает, что «Лидия Алквист» звучало бы гораздо лучше.

Они заходят в номер, Лидия неспешно разоблачается, стряхивает шарф, вешает пиджак на спинку стула, ловко избавляется от юбки, расстегивает пуговицы рубашки и просит Тодда принять душ, несмотря на то, что от него за километр несет мылом, шампунем и лосьоном после бритья. Тодд стискивает зубы, но не возражает. Время слишком ценно, чтобы тратить его на бессмысленные споры.

Когда он возвращается из ванной, обмотавшись полотенцем, Лидия лежит на кровати в голубом кружевном белье и читает телефонные сообщения. Она продолжает их листать, даже когда Тодд сбрасывает полотенце и садится на постель, мокрый и взъерошенный, и прохладные капли с его волос падают на ее узкие лодыжки.

— Аккуратнее, — говорит Лидия, пока Тодд возится с ее трусиками, оголяя тонкую, идеально ровную полоску волос на лобке.

Тодд осыпает ее живот быстрыми невесомыми поцелуями, спускается ниже, находит клитор, и Лидия наконец отвлекается от своего мобильного, сползает с подушки чуть ниже и по-хозяйски закидывает одну ногу ему на плечо, позволяя исследовать языком сокровенные линии, складки и изгибы.

Когда внутри у Лидии становится мокро, — то ли от его слюны, то ли от возбуждения, — она отталкивает Тодда ступней, властно произносит: «Презерватив», и внимательно наблюдает, как он раскатывает резинку по колом стоящему члену.

Лидия не любит пачкаться, но ей явно интересен процесс. И это заводит еще сильнее, пробуждая древние, непобедимые звериные инстинкты.

Лидия занимается сексом так, словно размешивает в чае стевию: привычными отточенными движениями, обыденными и равнодушными. Ее руки расслабленно покоятся на предплечьях Тодда, колени широко разведены, глаза закрыты. На лице ни отблеска эмоций. Она предоставляет Тодду полную инициативу, лишь изредка корректируя отдельные действия и направляя его порывы в верное русло.

У Лидии гибкое стройное тело и маленькая грудь с темными сосками, без труда помещающаяся в ладонях. Изломанные морщинки в уголках губ выдают ее возраст, но Тодду нравится. Для него она безупречна.

Тодд воображает, как засовывает Лидии в рот пистолет и заставляет сосать длинный металлический ствол, упираясь им в гланды, до тех пор, пока она не начнет задыхаться, давясь собственными слезами. Он хочет кончить ей на лицо и увидеть ее грязной, измазанной его спермой.

Хочет увидеть ее настоящую.

Хочет увидеть, что нужен ей так же, как и она ему.

Хочет.

Он резко оттягивает ее встрепанные волосы, пропускает их между пальцами — хотя Лидия велела их не дергать — и смотрит прямо в распахнутые от удивления глаза.

Лидия кривится и возмущенно охает:

— Мне больно!

Тодд приникает к ее искаженным гримасой порочным губам и обреченно шепчет:

— Ненавижу тебя.

Он смыкает обе ладони на ее горле, чувствуя бешеную пульсацию под большим и указательным пальцами. Лидия извивается под ним, стараясь освободиться, слепо и беспорядочно молотит кулаками, впивается ногтями в спину. Тодд трахает ее, жестко, не ослабляя хватки, контролируя кислород в легких и наслаждаясь острым, ошеломительным безумием на грани смерти.

Глаза Лидии кажутся бездонными колодцами, вратами в преисподнюю, отражениями отражений. Тодд не верит в бога, но сейчас он готов поверить в дьявола, устраивать жертвоприношения и служить черные мессы.

Он так безнадежно любит ее, что готов убить, только бы она осталась с ним навеки.

Оргазм выворачивает Тодда наизнанку и разъедает его тело не хуже плавиковой кислоты. Он падает на матрас, одурманенный, будто под кайфом, сознание искрит и вырубается, вместо мыслей — зияющая сквозная дыра, в ушах океанским прибоем бушует кровь.

Тодд не сопротивляется, проваливаясь в вязкую смоляную тьму абсолютного удовлетворения и выныривает из нее обновленным и совершенным.

Лидия не шевелится, дышит мелко и часто, смаргивая слезинки с ресниц. Тодд любуется ею сквозь постепенно рассеивающееся посткоитальное марево, и в этот миг она кажется моложе и беззащитнее, чем когда-либо раньше.

Немного позже Лидия, пошатываясь, встает и, позабыв о душе, лихорадочно одевается, путаясь в пуговицах и рукавах.

— Мне пора, — говорит она, откашливаясь. — Ребенок ждет.

На ее шее алые пятна — улики, которые не скрыть распущенными волосами и наглухо застегнутым воротником. Лидия хмурится, придирчиво рассматривая себя в зеркале. Подобные синяки не исчезают за пару дней, и ей придется с этим смириться.

Тодд доволен. Теперь она принадлежит ему, непререкаемо и всецело. Он доказал свое право.

Лидия вздрагивает, когда он подходит сзади и касается кончиками пальцев багровеющих отметин. Что-то в ее взгляде неуловимо меняется, и Тодду по душе эти перемены: здесь, в тесном безликом номере среди смятых простыней, странного молчания и больной осадочной нежности, они делают их равными.

Он не просит прощения, потому что не привык раскаиваться в содеянном. Но подбирает шарф, мягко обматывает им шею Лидии, пряча метки от посторонних глаз, и кое-как завязывает крупный аляповатый узел.

Плевать на стиль и элегантность.

Никто не должен видеть.